●Жизнь до бомбардировки
В то время я училась в 4-м классе государственной школы в районе Удзина.  Моему отцу в то время был 41 год.  Он был приписан к командованию морскими частями сухопутных войск и практически отсутствовал весь год, находясь на судах, занятых перевозкой войск за пределами страны.  Он бывал дома в Удзина-мати (современной Минами-ку, Хиросима) примерно раз в полгода.  Матери тогда был 31 год, и она работала акушеркой.  В городе  находиться было опасно, но тут были пациенты, поэтому она не смогла уехать в деревню.  В доме также жила младшая сестренка, которой исполнилось полтора года, и бабушка по отцовской линии, которой исполнилось 80 лет.  Кроме того, мой дядя, который работал управляющим на судостроительной верфи в Корее, очень хотел, чтобы его сын учился в Японии, поэтому в нашем доме жил еще мой двоюродный брат.

●Воспоминания детей, привезенных в деревню во время войны
С апреля 1945 г. ученики 3-6 классов школы «Удзина кокумин гакко» были перевезены для безопасности в деревню.  Они были расселены по северной части префектуры Хиросима в Миёси-тё, Сакуги-сон и Фуно-сон (современный город Миёси).  Я оказалась в Миёси-тё в храме Дзёдзюндзи.

Я жила при буддийском храме, где кормили почти исключительно соевыми бобами.  То, что называлось рисовым гарниром, тоже состояло почти полностью из соевых бобов, к которым было добавлено немного риса.  На полдник давали тоже соевые бобы.  Однажды произошло чрезвычайное происшествие, когда у сына настоятеля из ящичка для еды пропали рисовые колобки (онигири).  Так нас, детей, привезенных в деревню, всех собрали в главном зале храма и долго заставляли признаться: «Кто это сделал? Кто взял, признайся сам!»

Недалеко от буддийского храма располагался мост Томоэ-баси, рядом с которым был построен синтоистский храм.  Там была огромная вишня, на которой как раз поспели плоды.  Старшеклассники забирались на дерево, собирали спелые вишни и ели их.  Однажды они позвали меня, не сказав для чего, а сами поставили меня внизу на стреме.  Как раз в это время пришел какой-то мужчина и с криком схватил меня.  Потом поднял голову вверх и сказал тем, кто сидел на дереве: «Ну-ка! Все слезайте-ка!» Все слезли с дерева.  Потом он, держа меня плачущую за руку, спросил: «Ты чей ребенок?» Я ответила: «Я из храма Дзёдзюндзи!» «Хорошо!» - сказал он и отпустил мою руку.  Затем этот мужчина стал говорить: «Тут под деревом растет лук и другие овощи.  Если вы потопчете их, то потом  нельзя будет есть.  Так делать нельзя ни в коем случае.  А теперь прекрати плакать!»  А вечером того же дня он принес нам вареный сладкий картофель и другую еду.  Я его сильно испугалась, а он оказался очень добрым человеком.  Он пожалел нас, ведь он понял, что мы от голода стали рвать плоды вишни.
Нам в деревню родители периодически присылали сладости и другие продукты.Однако они не попадали к нам.  Моя мать тоже присылала сладкие бобы в сиропе, но все отбирали наши учителя.  Мы слышали от старшеклассников, что всё, по всей видимости, оказывается в желудках наших наставников.

Было много вшей.  Это было что-то ужасное.  Мы расстилали газету на полу и трясли над ней головой.  А напившихся крови черных вшей потом с хрустом давили по одной.  Рубахи, которые мы носили, мы сушили, развешивая на солнце с той стороны храма, где росли деревья.

●Шестое августа
Ровно за неделю до бомбардировки отец вернулся домой, и меня срочно отпустили к нему.  Мы планировали возвращение в деревню на пятое, но не достали билетов и отложили на шестое число.

Шестого августа мать с сестренкой на спине проводила меня до самой станции Хиросима.  Старушка, жившая по соседству, поехала навестить внука, отправленного в Миёси, и села на один со мной поезд линии Гэйби-сэн.  Я сидела спиной по направлению к Миёси и поэтому видела три парашюта в небе перед тем, как поезд въехал в тоннель.  В этот момент, как только поезд вошел в тоннель, взорвалась бомба.

Удар был очень большой силы.  В ушах зазвенело.  Я сидела и потому со мной ничего не произошло, а стоявшие люди, даже взрослые, повалились назад.  Уши сильно заложило, как будто в них попал камень, и я почти оглохла.

Когда поезд вышел из тоннеля, очень хорошо был виден атомный гриб от взрыва.  Ехавшая со мной старушка сказала: «Ничего себе!» Я была еще ребенком и не могла себе представить, что с Хиросимой.

Когда приехали в Миёси, старушка сообщила, что по радио сказали, что Хиросима полностью разрушена.  Однако, я еще не понимала, какая в городе ситуация, и в полдень отправилась в школу для сбора травы.  В это время в школу въехал первый грузовик с ранеными из Хиросимы.  С грузовика слезали люди, получившие ужасные ожоги.  Я с удивлением смотрела на людей, у которых обгорело лицо, на щеках висели клочья кожи, которые они поддерживали руками.  Женщина, у которой груди точно отрезало.  Еле-еле идущий человек, опирающийся на тренировочный бамбуковый меч, перевернутый рукояткой вниз.  Все это я не могу забыть и сейчас.  Хотя это вызывало не столько страх, сколько удивление.

●Семья во время бомбардировки
Примерно через три дня после бомбардировки, в храм пришла первая весточка от семьи из Хиросимы.  После этого числа 12-13-го я вместе с шестиклассником по имени Нобу, который жил недалеко от меня, вернулась на поезде в Хиросиму.  На станцию меня пришел встретить отец.  Вместе с отцом мы пошли вдоль горы Хидзияма к дому.  В это время я услышала от отца, что произошло с семьей, и что «теперь здесь лет 70 даже трава не будет расти!»

Вернувшись домой, я увидела, что мать вся обмотана простыней.  Все тело было в ожогах, которые продолжали сочиться, поэтому ее заворачивали в простынь.  У младшей сестренки обгорело все лицо и было практически черного цвета, как будто обуглилось.  На руках и ногах тоже были ожоги, поэтому она тоже была завернута в простынь.  Сестренка была еще очень маленькой, и, глядя на маму, ей становилось страшно, поэтому она постоянно плакала. 

Мне сказали, что в момент взрыва мама с сестренкой ждали трамвая на остановке у моста Энко-баси.  Примерно за час до этого, когда прозвучал сигнал воздушной тревоги, мама отдала свой платок, который одевали во время бомбежки, жившей по соседству старушке, которая забыла свой дома.  Поэтому мама так сильно пострадала под воздействием излучения во время взрыва.  Сестренка находилась на спине у матери, и у нее тоже сильно обгорело лицо, правая рука и правая нога.  Мать взяла сестренку на руки и бросилась спасаться, временами по дороге промывая ее рану водой из резурвуаров на случай пожара.  В конце концов она добралась до восточного плаца, где был устроен временный лагерь для пострадавших и который находился с противоположной стороны от станции Хиросима.

Бабушка в момент бомбардировки находилась дома.  Дом не сгорел, но само здание частично разрушилось.

Отец и двоюродный брат в поисках матери и сестренки почти два дня ходили по всему городу.  Когда они нашли их, маму было просто не узнать, так как все тело вспухло от ожогов.  Невозможно было даже понять, кто это - мужчина или женщина.  Шестого августа мать вышла из дома, одев на себя одежду, которая была сделана из того, что отец присылал с места службы.  Поэтому потом мать из остатков одежды сделала знак, который одела на руку сестренке.  Когда отец и двоюродный брат пришли сюда в поисках, сестренка увидела брата и стала звать: «А-чан!» Затем они увидели на руке этот знак и поняли, что это они.  Мать стала говорить: «Со мной все кончено.  Забирайте ребенка и возвращайтесь домой!» Но отец погрузил обеих на большую тележку и привез домой.

●Смерть матери
15 августа мать умерла.  Отец соорудил из старых досок простенький гроб без крышки и предал тело огню за домом на пустыре.  Там все сжигали тела, а весь запах шел в наш дом, и в нем нестерпимо пахло. 
Последние слова матери были обращены к свекрови.  Она сказала: «Я хочу съесть кусочек больших клубней батата!» Во время войны продуктов не хватало и мы ходили в деревню, чтобы выменивать продукты на одежду и другие вещи.  Мать обычно из полученных продуктов ела мелкие клубни.  У них очень сильный привкус, поэтому даже сейчас я не могу их есть.

Отдавая дань памяти моей матери, я каждый год прихожу, чтобы отправить свой фонарик по течению реки.  Обязательно варю большой клубень батата и кладу его кусочек.  И всегда, когда я вижу где-то большой клубень, я думаю, что хорошо бы дать кусочек от него матери.

●Жизнь в городе после войны
Берег реки около государственной школы Удзина на значительном протяжении использовался как место кремации умерших.  Тела обкладывали цинковыми листами и потом сжигали.  В листах осталяли отверстие там, где располагалась голова.  Дети шли купаться в море мимо места, где сжигали умерших.  Мы проходили и думали: «Так! Сейчас голова горит!» и шли по несгоревшим остаткам костей.  Это место прекратили использовалось для кремирования только тогда, когда я пошла в шестой класс.  

После войны жизнь была действительно беспросветной и трудной.  Не только для нашей семьи, но и для всех.

●Жизнь младшей сестры после войны
Младшей сестре, которая была во время взрыва вместе с матерью, удалось поправиться.  Мне говорили, что это просто чудо, что смог поправиться такой маленький ребенок.  Поэтому сестренка росла постоянно слыша от окружающих: «Хорошо, что ты поправилась! Хорошо, что ты осталась живой!»

Однако на ноге у сестренки образовались келоиды, и нога изменила свою форму.  Поэтому сестра не носила туфли и постоянно ходила в гэта.  В те времена многие одевали гэта.  Поэтому в повседневной жизни она не имела трудностей, но если надо было идти на пешую прогулку или участвовать в школьном спортивном празднике, куда не оденешь гэта, для нее возникали проблемы.  Она тогда была вынуждена одевать две пары рабочих носок и на них обувь.

По причине проблем с ногами сестренка стала объектом злых насмешек.  В те времена ходили слухи, что болезни, связанные с бомбардировкой, передаются по наследству.  Были дети, которые указывали на нее пальцем и говорили: «У нее гниют пальцы!» или «Если будешь подходить, чтобы посмотреть вблизи, то сам заразишься!» Спустя несколько лет после бомбардировки сестренка стала учиться в начальной школе, на нее стали смотреть как на экспонат, и были даже люди, которые приходили специально посмотреть на нее, как на экскурсию. 

Однако она не жаловалась мне или бабушке на то, что есть люди, которые так относятся к ней.  Она не говорила о своих переживаниях, а только спрашивала: «Бабушка! Ведь это правда хорошо, что я осталась жива?» Ей с детства говорили эту фразу, поэтому она для себя решила: «Хорошо, что я осталась жить! Поэтому также хорошо, что я осталась жить, несмотря на такие ожоги!» Недавно я читала ее дневники.  В них написано: «В то время я думала, что лучше бы мне умереть!»  Поэтому я снова со всей силой ощутила, как ей было тяжело тогда. 

Ей сказали, что операцию на ноге нельзя проводить, пока не исполнится 15 лет, поэтому уже в старших классах школы она летом легла на операцию, которую давно хотела сделать.  Она всегда с надеждой говорила, что, когда пойдет в школе в старшие классы, то сможет не стесняясь снимать обувь.  Однако в результате нога не стала такой, что можно было безболезненно снимать обувь.  Чтобы исправить форму ноги, ей пересадили кожу с живота и ягодиц, но она тоже изменила цвет и почернела, а мизинец на ноге стал торчать в сторону, потому что между ним и другими пальцами образовалось расстояние в 3 сантиметра.  Сестренка перед операцией говорила: «Теперь я смогу нормально надевать спортивную обувь!» Однако даже теперь, через 65 лет, она не может носить обувь как обычные люди.

Обувь до боли натирала мизинец, поэтому в спортивной обуви делали отверстие для пальца, но это в свою очередь приводила к тому, что палец натирало о стенки отверстия и образовывалась ранка. 

Поэтому практически не было такого дня, когда у нее на ноге не появлялась кровь.  Она боялась, что увидят кровь и опять будут ее дразнить, поэтому старательно замазывала ее зубным порошком. 
Когда сестра лежала в госпитале для пострадавших от атомной бомбардировки, она познакомилась с доктором Харада Томин, который сказал ей: «Если тебе нужен будет совет, то не стесняйся и спрашивай!» Поэтому перед окончанием школы она попросила у него совета, и он познакомил ее с японским проповедником, который жил в Лос-Анджелесе.  В те времена, а отец умер еще перед ее поступлением в старшие классы школы, в семье не было лишних денег.  Поэтому сестренка также попросила ее устроить на временную работу и стала старательно работать, к 20 годам скопив деньги на билет до Лос-Анджелеса, после чего она отправилась в Америку.

Она начала помогать проповеднику, одновременно зарабатывая себе на жизнь работой в прачечной.  Думаю, у нее в жизни было много трудностей, но она и сейчас работает в Лос-Анджелесе.  Она сама думала, что не сможет выйти замуж, однако там она встретила японца, который предложил ей стать его женой, и у них родилось трое детей.

●Случай в Осака
Примерно через неделю после того, как сестренке была сделана операция, я поехала в гости к своей подруге, жившей в городе Осака.  Сестренка сказала мне: «Состояние здоровья у меня стабильное.  Можешь ехать спокойно, сестра!»

Скорый поезд пришел вечером, а я не знала, где дом моей подруги, и пошла спросить в ближайший полицейский участок.  Там был молодой полицейский, который оказался очень любезным и около часа вместе со мной искал нужный дом.  Когда мы его нашли, я сказала: «Большое спасибо!  Вы мне очень помогли!» В ответ полицейский спросил меня: «Откуда вы приехали?» Я ответила: «Из Хиросимы.» В этот момент он даже попятился и отступил на шаг назад, сказав удивленно: «Из той самой Хиросимы?» Я ответила: «Да!».  На что он сказал: «У меня портится настроение при встрече с девушками из Хиросимы!  Девушки из Хиросимы, которые попали под бомбардировку...!» И у него было такое выражение лица, как будто я заразная! До этого момента я не думала о том, что я тоже пострадала от бомбардировки, поэтому эта его реакция вызвала у меня сильный шок.

Я не стала говорить сестренке об этом случае.  Я рассказала подруге из Осаки, и та посоветовала мне: «Твоя сестра, если услышит об этом, обязательно расстроится, поэтому ни в коем случае не говори ей!» А для себя я после этого решила никогда не говорить, что я приехала из Хиросимы.

●Случай в магазине европейской одежды
Более десяти лет назад я занималась обслуживанием посетителей в магазине европейской одежды.  Вдруг ко мне подошел человек, которого я не знала и вообще впервые видела.  Он назвал имя моей сестры и спросил: «Вы не сестра ее?» Я ответила: «Да.» и спросила: «Откуда вы знаете?» Он сказал, что живет в районе Фуруэ, но слышал о ней.  Вот даже куда дошли слухи о моей сестре. 

Учитывая этот случай и то, что было в Осаке, а также другие похожие ситуации, я дала согласие на отъезд сестры в Америку.  Я думала, что так будет лучше для нее, если она хочет уехать подальше от Японии, где тебя дразнят и провожают косыми взглядами.  Лучше уехать туда, где тебя не знает совершенно никто.

●Размышления о мире
Думаю, настоящую боль тех, кто попал под бомбардировку, может понять только тот, кто в реальной действительности сталкивался со схожей ситуацией.  Даже когда порежешь палец, чувствуешь боль, если порежешь свой собственный палец.  Если кто-то другой порежет, то не понимаешь, что он чувствует.  Поэтому я считаю, что описывать боль тех, кто испытал бомбардировку, это очень трудная задача.

Война ранит в самое сердце.  Остаются не только внешние рубцы, остаются сами раны, и потом по прошествии десятков лет они продолжают давать о себе знать.  Моя сестра крайне не любит рассказывать о войне и о бомбардировке.  Если заходит разговор об этом, она мгновенно исчезает.  Перебравшись в Америку, она всегда носит плотные чулки и прячет под ними свои рубцы.  Она также избегает любых разговоров о бомбардировке.

Война – это недопустимое зло.